Тело художницы в этом перформансе выполняет две функции: является продолжением стола, укрытого цветочно-плодовой скатертью и инструментом для «самодоения» — производства угощения для зрителя из осеней ягоды: калины, облепихи и смородины. Винтажная фетровая ткань 60-х годов из которой пошит костюм, жемчужный ободок балаклавы, советский хрусталь и тазы — все это словно бы прямиком из бабушкиного комода, как и базовые поведенческие установки, передаваемые из поколения в поколение. Скатерть-самобранка расстелилась где-то между самоедством/самотерзанием и олицетворением желания «хоть бы оно как-нибудь само [за меня сделалось]»